Владимир Высоцкий: заметки театрального зрителя

Владимир Высоцкий: заметки театрального зрителя

Сообщение admin » 26 окт 2015, 05:44

Владимир Высоцкий: заметки театрального зрителя

В канун 35-летей годовщины смерти Владимира Высоцкого получил несколько писем с вопросами о нем. Не буду цитировать письма, вопросов по существу два-три, просто сформулированы они по-разному. Первое: видел ли я Высоцкого на сцене и каким его запомнил? Второе, как я отношусь к тому, что память о Высоцком названы улицы, какая-то малая планета, открыты новые памятники и прочее?

Когда Высоцкий умер мне было 20 лет, я учился на факультете журналистики МГУ. Совсем юный парень, но мне повезло много раз видеть Высоцкого. По части театров у меня был фантастический блат, я мог сходить на любой спектакль, на какой захочу. Возможно, сейчас в этом блате как-то неловко признаваться, но, слова из песни не выкинешь. Была такая возможность, и я ей пользовался годами. Первый раз я попал в Театр на Таганке в 13 лет, это был "Гамлет".

Мы пришли с одноклассником, были одеты в школьную форму, такие короткие синие курточки и штанишки. На билетах стоял красный штемпель "для министра культуры с супругой". Лучшие места, партер, середина третьего ряда. Мы вошли в зал, встали у сцены. Не было занавеса, перед нами задняя кирпичная стена, крашенная белой краской. У стены на полу сидел человек в черном свитере и черных брюках или джинсах, в руках гитара. Мы уже слышали, что Высоцкий играет Гамлета, но одет не на старинный манер, а по тогдашней моде - свитер на голое тело и джинсы. Мы вылупились на него, и минут десять, пока свет в зале не начал гаснуть, стояли, смотрели и переговаривались, - он это или нет. Вроде похож, но какой-то очень уж субтильный.

Задним числом я узнал, что Любимов ждал не двух школьников, а именно министра с супругой, готовился их встретить, у него был к министру важный разговор, - но вместо большого чиновника его осчастливили два школьника. В перерыве Любимов подошел к нам, посмотрел молча, с такой злостью, что его взгляд я до сих пор обжигает.

В ту пору я не слишком интересовался Высоцким-актером, мне нравились его песни, у меня были пара-тройка катушек для пленочного магнитофона с разными выступлениями, в том числе одним из лучших его концертов в Институте русского языка и литературы, 1968-го года. (К моему стыду первый билет на "Гамлета" остался неиспользованным, я просто забыл о нем, на спектакль попал со второй попытки).

Действо показалось мне очень трудным, тяжеловесным, в зале плохо работала вентиляция, было душно, а спектакль продолжался два с половиной часа. Зрителю очень тяжело воспринимать архаичный, громоздкий язык Шекспира, - даже не сам его язык, а перевод, совершенно меняющий настоящий шекспировский язык на какой-то другой, вымученный, искусственный, - причем в худшую сторону.

(К Пастернаку переводчику нет претензий, но все-таки его перевод - это далеко не Шекспир. Кажется, Шекспир вообще не поддается переводу. Как не поддаются переводу песни Высоцкого. Положим, можно найти хорошего переводчика, который верно донесет смысл песен, но они все равно будут недоступны пониманию иностранца. Чтобы правильно понимать их смысл и дух песен Высоцкого, надо жить в то время, в той самой стране, ходить с ним по одному тротуару, дышать одним воздухом).

Это мальчишеское впечатление, - но верное, вообще первое впечатление оно, как правило, - в десятку. Актеры выкладывались на 200 процентов, старались изо всех сил, но зрителю от этого не легче. Свитер Высоцкого после спектакля насквозь был мокрым от пота, - хоть выжимай. Однажды я пришел с мамой, она сказала: "Высоцкий играет так, что кажется, - после спектакля он умрет". Все это так... Высоцкий действительно выкладывался, но - я остаюсь при своем мнении, - впечатление было тяжелое, зритель уставал, словно от физической работы. Я смотрел "Гамлета" три или четыре раза, - точно не помню, - и каждый раз убеждался: люди выходят из крошечного душного зала с больной головой, им эти страдания принца датского, - до лампочки.

Приходили в основном на Высоцкого посмотреть, - а все остальное, все эти "быть или не быть" - как бы в нагрузку. Этот спектакль не развлечение, даже не работы для ума и души, а что-то другое, - изматывающее, вытягивающее душу действо. Зритель не всегда был готов к таким подвигам. И попытки Любимова как-то осовременить образ Гамлета, сделать его ближе и понятнее, - костюмы артистов, занавес, огромный и толстый, как стена, который приводился в движение мотором, тяжело гудящим где-то под потолком, и другие модерновые формы - спасали положение лишь отчасти.

Физически было трудно высидеть почти три часа на жестких неудобных креслах, в духоте и жаре, - даже зимой. Некоторые зрители впадали в какое-то предобморочное состояние, в какое обычно человек впадает от недостатка воздуха или сварившись в парилке. Уж точно, отсидев хоть полчаса в зале, начинаешь посматривать на часы: скорей бы уж конец... Я уж не говорю о том, как было трудно работать на сцене актерам, одетым в свитера, - адова мука, а не творчество.

Высоцкий изо всех сил тащил на себе этот воз (замен в этом спектакле не было, играл только он), но зачем нужно все это - не знаю. Считается, что роль Гамлета - это некая вершина, взойти на которую мечтает каждый актер. Ну, положим это так. Забрался на эту вершину человек. Ну, нельзя же на этой вершине всю жизнь куковать. Есть другие высоты. Но Высоцкий уходить не хотел, может быть, Любимов не отпускал - не знаю. Мне кажется, Высоцкому не стоило держаться за эту роль, очень тяжелую, какую-то безысходную и темную, как дорога в могилу.

Вторая его главная, можно сказать, программная роль - Галилей из одноименного спектакля. Я смотрел спектакль два раза. И позже была возможность еще сходить, но отказывался. Спектакль, тоже какой-то архаичный, тяжелый, с невразумительными многословными диалогами. Начало яркое, - открывается занавес, на сцене - грубый самодельный стол, а на нем головой вниз на руках стоит Высоцкий, голый по пояс. Аплодисменты...

А дальше опять диалоги, медленное действие... Сидишь, мучительно воскрешаешь в памяти историю курса средней школы и стараешься вспомнить, кого сожгли на костре: Галилея или Джордано Бруно? Тогда в театральном мире считали, что хороший серьезный спектакль, должен быть, как хорошая серьезная книга, длинным, немного скучным, добротным, с хорошими актерскими работами. Галилей был именно таким: длинным, скучным, серьезным... Если бы этот спектакль вышел сегодня, но с другим актером, - наверняка шел бы при полупустом зале.

Зачем надо было долгие годы держаться за этот спектакль, что в нем особенного (кроме Высоцкого в главной роли) - не могу понять. Сказать о сильным эмоциональном эффекте - значит, соврать. Высоцкий, как всегда, себя не жалел, играл в полную силу, но что сделаешь, если пьеса слабовата и старомодна? Самые сильные спектакли - именно они делают Таганку Таганкой, а Любимова - великим режиссером, - эти постановки, которые я до сих пор хорошо помню и высоко ценю, - они без Высоцкого.

Приведу свой список спектаклей, оказавших на меня сильное влияние, и впечатление от них - до живо в душе, хотя больше 35-и лет прошло.

1. "А зори здесь тихие". Ну, казалось бы как можно на маленькой сцене изобразить душераздирающую военную драму Бориса Васильева, развернувшуюся в лесах и болотах Карелии? Задача, кажется, невыполнимая. Ну, кто видел спектакль, тот скажет - фильм в сравнении с ним - бледная жалкая тень. Попеременно главную роль играли то Валерий Золотухин, то Валерий Шаповалов - оба справились блестяще, - но Шаповалов просто гений. Ему равных нет.

2. "Работа есть работа" - идет всего час двадцать. На цене три актера. Межевич пел песни Окуджавы, два мима показывают пантомиму. Как правило, начинался в 22 часа, народ выходил эмоционально переполненными. Мы приехали с приятелем на его машине. Вышли. Он сел за руль и четверть часа не мог ехать, - так был взволнован.

3. "Деревянные кони" - драма из деревенской жизни по повести Федора Абрамова. Крамола высокой пробы, полная антисоветчина. Удивляюсь, как спектакль разрешили.

4. "Пристегните ремни" - действие разворачивается в салоне самолета (у Высоцкого был эпизод, очень выигрышный, но часто его заменял Иван Бортник). Спектакль антисоветский, тоже загадка, как его выпустили. Но быстро спохватилась - и прихлопнули.

5. "Антимиры" - смотрел эту постановку на стихи Андрея Вознесенского много раз, с Высоцким и без него. Высоцкий там, скажу честно, - погоды не делал. Играл весь актерский состав, - так талантливо, слов нет, - восторг.

6. "Десять дней, которые потрясли мир", - спектакль вроде бы рассказывает о каких-то революционных событиях, на самом деле этот рассказ не имеет никакого значения. Действие заряжает зрителя своей бешеной энергетикой. Песни, стихи, песни, пляски и новые стихи... Пыль стояла столбом.

В мой список не вошел ни "Жизнь Галилея", ни "Гамлет", ни "Преступление и наказание", где Высоцкий играл Свидригайлова, ни "Вишневый сад", - добротная постановка Эфроса. Был еще целый ряд первоклассных спектаклей, в частности, две постановки по прозе Юрия Трифонова: "Обмен" и "Дом на набережной". На мой вкус - архаичные и скучноватые. Если бы их поставили раньше лет на 5 - 7, может быть, все звучало как-то иначе. В конце 70-х, когда страну окутала плотная пелена темной безысходности, обреченности, застоя и гниения, - этот материал, - городская проза про человеческую совесть, - уже казался устаревшим.

Некоторые актеры Таганки в своих мемуарах или устных воспоминаниях говорят, что тогдашняя аудитория - она какая-то очень вдумчивая, понимающая, тонко чувствующая (не чета нынешней). В зале якобы собирались лучшие представители интеллигенции того времени. По моим наблюдениям, это не совсем так. Не довелось встретить на Таганке Буковского, Сахарова, Солженицына... Цвет интеллигенции сидел по тюрьмам, лагерям и ссылкам, в лучшем случае - на своих московских кухнях.

Я отлично помню тогдашнюю публику. Первые ряды это сплошь сановники со Старой площади (ЦК КПСС и Московский обком партии) или какие-то большие шишки из правительства, от официального искусства, например, пару раз я сидел рядом с Сергеем Герасимовым, Робертом Рождественским и другими известными деятелями агитпропа. Много было иностранцев, даже не понимающих толком русского языка, не знающих реалий нашей жизни, и зачем пришли тоже - непонятно. Наверное, им продавали билеты, чтобы усвоили - в полной маразма и дикости стране советов театральное искусство пользуется некоторой свободой.

Еще были передовики производства, куда без них, - в Москве постоянно проходили съезды профсоюзов, народных депутатов, комсомольские посиделки, - билеты распространяли среди передовиков, партийного актива. А еще в зале было много нужных людей, "прикинутых по фирме", - работников торговли, заведующих складами и магазинами. Актеры тоже живые люди, им хотелось нарядиться, не у каждого жена - Марина Влади.

Характерная черта той публики - какое-то совершенно феноменально жлобство. Помнится, я был на концертах "Бони-Эм", Мирей Матье или каких-нибудь богом забытых "Сестер Липс", - иностранных звезд буквально засыпали цветами. В "официальных" театрах, например, Большом, Моссовета или Вахтангова никогда без цветов не обходилось. Вот заканчивается спектакль театра на Таганке, - долгие овации, артисты, выходят на поклоны по десять раз. И ни одного цветка. Ну, возле метро всегда можно было купить букет гвоздик за рубль двадцать. В сезон на рынке приличный букет отдавали за трешник. Нет, не покупали.

Как-то моя мама пришла с роскошными розами, подарила Высоцкому. Помнится, в гардеробе, когда одевались, к ней подошла девушка, сказала: "Я никогда не завидовала людям, которые дарят артистам цветы. А вот вам впервые в жизни позавидовала". А что мешало этой девушке разориться на три рубля и купить Высоцкому цветы, - и не надо завидовать? Не знаю.

Конечно, Высоцкий многим обязал Юрию Любимову. Но, как мне кажется, в театре Владимир Семенович задыхался, особенно в последние годы, без пьесы, написанной под него, для него, без современного материала. Поисками такой пьесы никто не занимался. Играть Галилея и Гамлета, по десять лет одну и ту же пьесу, причем с полной отдачей, через не могу, через себя, без халтуры, - это нагрузка совершенно запредельная, нечеловеческая. По-моему, два таких спектакля в месяц, но не больше, - это тот предел, который может выдержать человек.

А ведь помимо этого было много других репертуарных спектаклей, где он был занят. Высоцкий искал новый материал. Поэтому он с таким азартом бросился репетировать Лопахина из "Вишневого сада", который поставил Эфрос. Любимов уехал на время работать за границу, разрешив Эфросу сделать постановку в своем театре. Высоцкий сыграл очень хорошо. Чтобы получить роль, не по джентельменски, не по товарищески оттеснил Валерия Шаповалова - прекрасного, темпераментного актера, с которым годами делил гримерку (вспомните роль Шаповалова в фильме "Грачи", сыгравшего Грача старшего, матерого уголовника). Просто явился из Парижа с корабля на бал, на репетицию, увидел Шаповалова в роли Лопахина, - и решил - эта роль моя.

Втайне сговорился с Эфросом, начал репетировать, не поставив Шаповалова в известность. История некрасивая. Шаповалов узнал, что роль не его, когда пришел в ателье при Большом тетре получать белый костюм Лопахина, а ему ответили, мол, костюма для него нет, - его сшили на Высоцкого. Переступить через дружбу, воспетую в песнях, ради роли, - это тоже Высоцкий, его второе я, его натура.

Алла Демидова вспоминает, как сам Высоцкий искал новую пьесу на современном материале, где он мог бы выступить и актером, и режиссером. Но кто более или менее помнит пьесы периода развитого социализма, тот скажет - это выжженная пустыня, в которой если что-то и попадалось, вроде "Утиной охоты" и других вещей Вампилова, - то ставить было нельзя по цензурным соображениям. Высоцкий нашел где-то еще не переведенную на русский пьесу Теннесси Уильямса «Игра для двоих», написанную для бродвейской постановки, стал искать переводчика. Наконец Виталий Вульф перевел.

Пьеса путаная, сложная, но стали с Демидовой репетировать. Любимов сказал, что ему материал не нравится, но Высоцкий настоял на своем, репетиции продолжались, но потом он вдруг решил, что надо позвать самого Уильямса, - пусть он приедет в Москву и выступит в качестве режиссера постановщика. Представляете, это ведь не наше время, когда зови, кого хочешь, - весьма возможно, приедет даже знаменитость, - были бы деньги. В те времена выписать звездного американского драматурга, и на полном серьезе рассчитывать, что Уильямс поставит спектакль сам, - это что-то из области бреда.

Чем собирались платить Уильямсу, - валютной выручки в театре не было, за доллары десять лет тюрьмы давали. Тогда чем, фантиками? Или рублями, что вообще-то одно и то же? Как решить бытовые вопросы, - жилье, машина, питание, переводчик... Тем не менее написали драматургу приглашение, мол, приезжайте. Удивительно, что он ответил, хотя имена звезд русского театра - Высоцкий и Демидова, - были для него пустым звуком.

Написал, что он никакой не режиссер, а писатель, постановкой спектаклей по своим пьесам не занимается, а и вообще, по его мнению, «Игра для двоих» вещь весьма слабая, странно, что именно ее выбрали для постановки в Москве. Другая история - с фильмом "Зеленый фургон", советского боевика, где Высоцкий опять примеривался не только к главной роли, но и к режиссерскому дебюту. Ходил по инстанциям, доказывал свою профессиональную пригодность, и вроде бы дело стало понемногу подвигаться.

Настало время решающего разговора с важным сановником от кино, Высоцкий пошел в Комитет по кинематографии, но его чуть не за дверь выставили. По одной версии, он был усталым, оказался не готов к беседе, по другой версии - пришел не совсем трезвым и, когда хозяин кабинета спросил "почему вы в таком виде?", - нагрубил.

Еще была попытка поставить остросюжетный фильм, где трое военнопленных разных национальностей бегут из немецкого лагеря, - причем поставить на американские деньги. В России написали сценарий, перевели на английский, Высоцкий во время поездки в Америку беседовал с одним заметным продюсером, который проявил "умеренный интерес" к будущей постановке. И вот, казалось бы, Высоцкий одной ногой на поезде, на который мечтал попасть: заметная роль в Голливуде, мировой прокат, международная известность...

Но по каким-то причинам все опять срывается. На самом деле, это попытка была обречена на неудачу. Голливудская машина так устроена, что никто никогда не свяжет постановку фильма с человеком который может подвести, люди вкладывают в проекты большие деньги и не станут рисковать, если только слух дойдет, что актер может сорвать съемки из-за своих проблем с алкоголем, - от его услуг откажутся сразу и очень твердо. И никогда - будь он трижды Высоцкий, - обратно не позовут.

Когда вспоминаешь спектакли Таганки, мучительно жалеешь, что они не были перенесены на пленку. Любимов и артисты театра пытались как-то договориться с ЦК, - тогда эти вопросы решали на самом высоком уровне, - писали коллективные письма - все попусту. И ничего не осталось, кроме воспоминаний или куцых фрагментов, снятых где-то за границей. А передать словами спектакли с участием Высоцкого, Аллы Демидовой и Валерия Золотухина - это все равно, что пытаться словами передать танец Майи Плисецкой. И это бесценное наследие, пласт культуры, каторжный труд режиссера и артистов, - потеряно навсегда, безвозвратно, его ничем не восполнить. И, поверьте, это огромная утрата.

Касательно памятников Высоцкому, которые после его кончины стали появляться, словно грибы после дождя, по все городами весям, - что тут скажешь... С одной стороны, - это проявление искренней любви. С другой стороны, - дурной вкус, мне эти железные истуканы не нравятся. Марина Влади назвала памятник на Ваганьковском кладбище - спеленутым карликом. Но и другие не лучше. Памятник во внутреннем дворе театра - это не Владимир Семенович, а какой-то штангист разрядник с широченными плечами, огромными ручищами и бычьей шеей.

Или какая-то нелепая фигура, стоящая у Петровских ворот. В темноте на нее натыкаются подгулявшие граждане и от страха трезвеют. Не хочу продолжать перечисление. Памятников, странных и смешных, много по всей России. Скульпторам не удалось ухватить что-то главное, суть поэта, его душу, натуру... Но все это не имеет значения, - удачные памятники или нет. Живы работы Высоцкого в кино, его песни, - это самое главное, это и есть память и любовь.

Напоследок к вопросу о переводе Высоцкого на иностранный язык. Этот вопрос можно поставить так: почему Высоцкий никогда не будет принят и понят в западных европейских странах или в Америке? Мой ответ: песни Высоцкого - это песни советского концлагеря. Чтобы их понимать, надо в этом концлагере оказаться. Попробуйте перевести на английский язык:

А у тебя подруги, Зин, все вяжут шапочки для зим.
От ихних скучных образин дуреешь, Зин...

Надо объяснить иностранцам, что русские женщины от безденежья, от вечной нищеты занимались вязанием. И в самопальных шапочках ходило пол-Москвы. И все равно не поймут. Спросят: а почему социалистического государство держало свой народ на голодном пайке? Почему шапочки нельзя было просто купить? Все это надо объяснить. Но не факт, что поймут.

Или вот из этой же песни:

А у тебя самой-то, Зин, приятель был с завода шин,
Так тот вообще хлебал бензин, ты вспомни Зин...

Ну как американцу, который видит в своих магазинах очень дешевую водку, можно объяснить, что эту водку в тогдашней стране советов не всегда можно было купить в ближнем магазине. И стоила она - будь здоров. Поэтому люди травились разными суррогатами.

Мне казалось, что новые поколения, сегодняшняя молодежь, Высоцкого не поймет и не примет. Для того, чтобы его понимать, надо понимать реалии жизни социалистического концлагеря, его унылую жуткую безысходность. Вот тогда эти строки зазвучат особенно мрачно.

Сколько ребят в нашем доме живет,
Сколько ребят в доме рядом...
Сколько блатных по этапу пойдет,
Сколько блатных еще сядут...

Но как ни странно, молодые люди Высоцкого понимают. Значит мы не так уж далеко ушли от той зоны.
admin
Администратор
 
Сообщений: 23
Зарегистрирован: 28 мар 2011, 11:05

Вернуться в Форум Андрея Троицкого

Кто сейчас на форуме

Сейчас этот форум просматривают: нет зарегистрированных пользователей и гости: 2